Кто дерзнет сказать, что солнце лживо? Ю.Семенов

   Когда книга уже была в работе, мир узнал о кровавом путче в Чили, об

убийстве президента Сальвадора Альенде, об аресте вождя коммунистов Луиса

Корвалана, о выстрелах, прогремевших в столь далекой, но так полюбившейся

нам стране Латинской Америки. Все те завоевания Народного единства,

которые наполняли гордостью сердца чилийцев, растоптаны военной хунтой.

Лучшие сыны народа томятся в концлагерях, скрываются в горах, пьют горькую

чашу эмиграции.

   Но то, что было в Чили, никогда не сможет быть забыто: сладкий вкус

свободы входит в людей как их второе "я" - навечно, до последнего вздоха.

   Телеграф сообщает о том, что народ оказывает сопротивление хунте; я,

как и многие из тех, кто жил в Чили, убежден, что последнее слово еще не

сказано:

   посеявшие ветер, пожнут бурю.

   Просмотрев дневник, который я вел в Сантьяго и Пунта-Аренас, на Чилоэ и

в Пуэрто-Монт, я решил ничего не править: свидетельство очевидца только

тогда становится документом, когда точно зафиксирован определенный момент

истории.

   Путь к социализму труден, но как бы ни злобствовали враги великой идеи

Маркса и Ленина, будущее - так или иначе - именно за этой идеей, которая

была практикой чилийской жизни и которая, как бы ни был труден путь к ней,

восторжествует вновь в Сантьяго.

   ...Итак, декабрь семьдесят первого. Вместе со мной в Париж летит много

японцев.

   Для меня это добрая примета - японец в самолете. Плохо, конечно, если

примета - фетиш, в который веруешь "по наследству", как все. У меня было

раз восемь: лечу с японцами - путешествие отменное; нет в самолете японцев

- и все как-то не складывается. А может быть, я полюбил этот народ на всю

жизнь после путешествия в Японию, и всякая встреча с этой страной стала

для меня "положительной эмоцией". Словом, я летел в Париж и был уверен,

что увижу много интересного, и путешествие будет хорошим, и люди будут

встречаться такие, что в сердце они отложатся на всю жизнь, и по

прошествии многих лет, вдруг увиденное на киноэкране памяти заставит

подняться с кровати, если болен, прервать пирушку, если весел, оторваться

от любимой, если любишь, сесть к столу и записать то, что явилось.

   Рядом со мной сидела парочка - парень и девушка "смешанной крови";

красота ее особая, слишком, я бы сказал, броская. Лицо слоновой кости,

огромные карие круглые глаза. Чисто японское в ней - руки. У японцев

особые руки, они необыкновенно выразительны, даже в статике.

   Парень с севера, из Саппоро. Тамошние японцы считаются самыми типичными

японцами в Японии. Паренек, я видел, был нежен с этой очаровательной

девушкой. По странному совпадению ее звали Ватанаба, как моего давешнего

знакомца из партии "Комейто", с которым я встречался в Токио.

   Паренек был с Ватанабой очень нежен, но когда к нему подходили другие

юноши и девушки, он всячески подчеркивал свое устало-снисходительное

отношение к милой соседке. Сначала я решил, что это от молодости: мы все

скрываем свои чувства к любимой, стараясь казаться суровыми и

мужественными. Но потом я понял: Ватанаба - девушка "смешанной крови", она

- пария. Он, конечно, может любить ее, это его личное дело, но он всегда

будет помнить, что его жена "не чистая". Наивная, но кровавая жестокость

нашего мира... Я заметил, как паренек замирал, прикасаясь к руке Ватанабы,

как он торопливо зажигал для нее спичку и заботливо укрывал ее ноги

пледом, когда никто не видел этого. А когда к ним подходили, тембр его

голоса менялся, движения делались резкими и развязными. Как же иначе: ведь

он "чистый"... И девушка замирала, и огромные ее глаза становились

испуганными...

   Но боже, как преобразилась Ватанаба в Париже! Паренек, ее спутник,

сразу же сник, растерялся, хотя Орли не очень сильно отличается от

японских аэродромов.

   Теперь уже Ватанаба была подчеркнуто небрежной к своему спутнику. А

сама она стала объектом всеобщего внимания. Парижане "обтекали" ее,

задерживаясь. Я видел, как пожилые мужчины долго раскуривали подле нее

сигарету, молодые ребята - те честнее, останавливались и рассматривали ее

в упор. (В Испании они бы не просто рассматривали эту красавицу японку, а

причмокивали губами и говорили:

   "Гуапа" - "красоточка", - так полагается там: идти рядом с девушкой и

пришептывать самые нежные слова. Идти нужно рядом, совсем близко, но спаси

господь дотронуться до девушки хоть пальцем - это уже оскорбление.)

   "Бедная Ватанаба, - подумал я, - дома она "не чистая", не японка,

"смешанная", а здесь она японка, и только японка, и не важно, что отец ее

голландец, здесь она - экзотика, очаровательная инородность. Где же она

сможет обрести покой? Где ее дом? В какой части света? Дитя войны, она

обречена на горе - и там и здесь"...

   Встретил меня корреспондент ТАСС Олег Широков. Как всегда, он

торопится; как всегда, весь на шарнирах. Завтра он выезжает в Лион.

   - Старик, не взыщи, - говорит Олег, - у меня есть только два часа. Я

еще не успел собрать свой чемодан и зарядить пленки. Так что давай

эксплуатируй меня побыстрее.

   Сразу же с аэродрома едем в бразильское посольство. Там я подробно

излагаю просьбу, меня участливо слушают и переадресовывают на Елисейские

поля - в консульство. Олег извиняется: "Старик, больше не могу" - и

уносится по своим делам. Я отправляюсь в консульство пешком. Багаж мой у

Олега в "ситроене", погода в Париже солнечная, мягкая, декабрьская;

дышится легко; от Сены тянет сырым, шершавым холодом, в голубом небе -

серые дымки: Париж топит свои камины и печки, как и в старину.

   В бразильском консульстве седая дама с великолепным английским языком,

выслушав мою просьбу - я нуждаюсь в транзитной бразильский визе, -

улыбчиво отвечает:

   "Нет проблем, сэр, пожалуйста". Я протягиваю ей мой паспорт. Женщина

закуривает, поднимает глаза с паспорта на меня и замечает так же улыбчиво

и доброжелательно:

   "Есть проблема, сэр". Она уходит с моим паспортом в какие-то дальние,

таинственные консульские комнаты, возвращается через пять минут и говорит:

   - Вам нужно заполнить анкету, а ждать ответа из министерства

иностранных дел Бразилии придется месяц.

   - Но ведь мне нужен транзит всего на один день, я лишь посмотрю

Рио-де-Жанейро и тут же улечу в Сантьяго.

   - Очень сожалею, сэр, но вам придется ждать ответа месяц...

   От бразильцев я поехал в венесуэльское консульство, попросил у них визу

на неделю в Каракас.

   Очень любезные чиновники пообещали прислать ответ в Сантьяго. Заполнив

анкету, я понял, что свободен и у меня есть два "пустых" дня до следующего

самолета, так как места в Латинскую Америку здесь бронируют на три дня

вперед. Милые девушки из "Эр Франс" пообещали воткнуть меня в самолет,

выходящий через Дакар и Буэнос-Айрес - в Сантьяго, воткнуть по так

называемой "очередной лицензии". Это значит, что я должен приехать на

аэродром за два часа перед вылетом и ждать:

   если кто-то из пассажиров откажется от билета, я буду первым

претендентом на освободившееся место. (Как у нас в кинотеатре, когда

десяток молодых ребят стоит возле кассы, моля и бога и черта, чтобы те, у

кого есть броня, сегодня сидели дома в пижамах и смотрели футбол по

телевизору.)

   Итак, я свободен и можно бродить по Парижу. Только сейчас я замечаю,

как Париж начинает готовиться к празднику Рождества. Елисейские поля - все

ряды деревьев - украшают длинными, тонкими латунными пластинками. Когда

налетает ветер (особенно это заметно ночью), в воздухе стоит тихий,

сказочный перезвон. В неоновых огнях декабрьской ночи деревья на

Елисейских полях кажутся сказочными, словно бы принесенными сюда добрыми

гномиками в островерхих шапках и больших деревянных башмаках.

Размер файла: 339.98 Кбайт
Тип файла: txt (Mime Type: text/plain)