Овечка в волчьей шкуре. Т. Полякова

   Врач выглядел озадаченным.

   - Когда вы попали в  аварию?  -  спросил  он,  разглядывая  рентгеновский

снимок.

   - Год назад, - сглотнув, ответила я. Наш разговор мне все больше и больше

не нравился: что он увидел на этих снимках, не говорит,  а  вопросов  задает

слишком много. - Что-нибудь серьезное? - спросила я. Вышло это у меня как-то

испуганно.

   Он взглянул из-под очков и профессионально улыбнулся,  затем  накрыл  мою

ладонь своей и ласково сказал:

   - Анна Ивановна, мы здесь для того, чтобы разобраться, почему вас  мучают

частые головные боли. После аварии вы лежали в больнице "Скорой помощи"?

   - Да, то есть нет. Я действительно находилась в больнице "Скорой помощи",

- злясь на саму себя, вздохнула я, - но в Екатеринбурге. В то время мы  жили

там. А сюда переехали уже после аварии.

   - А медицинская карта у вас сохранилась?

   - Нет. Видите ли, мы отправляли вещи железнодорожным  контейнером,  и  он

куда-то запропастился. А когда прибыл по назначению? в общем, все наши  вещи

исчезли. - Он смотрел на меня с сомнением, а я неожиданно  покраснела,  хотя

говорила чистую правду; все так и было: именно по этой  причине  (я  имею  в

виду пропавший контейнер) у нас с мужем не было не только медицинских  карт,

но даже ни одной старой фотографии, никаких дорогих сердцу безделушек, милых

сувениров на память, которыми непременно обзаводится любая семья.

   - Расскажите мне об этой аварии, - вдруг попросил врач,  а  я  смутилась:

ничего  о  самой  аварии  я  не  помнила,  так  же  как  и  о  том,  что  ей

предшествовало.  О  двадцатичетыр„хлетнем  периоде  своей  жизни   я   знала

исключительно со слов мужа. Но посвящать в это сидящего напротив человека  я

не собиралась, он и так смотрел  на  меня  с  подозрением,  точно  я  шпион,

террорист  или  наемный  убийца  из  сериалов.  Впрочем,  я   скорее   всего

преувеличиваю и интерес его действительно профессиональный.  Я  вздохнула  и

неуверенно начала:

   - Авария произошла год  назад,  в  мае.  Я  возвращалась  с  работы,  уже

стемнело. Я сворачивала к своему  дому  и  влетела  в  "КамАЗ",  оставленный

кем-то возле тротуара, Несколько дней находилась без сознания. Перенесла две

операции. В общей сложности полгода провела в больнице. Извините,  наверное,

не это вас интересует, но в медицине я не сильна и? - Он кивнул и улыбнулся,

как-то странно глядя на меня.  Черт  возьми,  что  он  там  увидел  на  этих

снимках? Полчаса назад я вертела их в руках, усмехаясь и качая  головой:  не

скажешь, что я выглядела красоткой. Однако ничего интересного на  снимках  я

не обнаружила. Правда, я понятия не  имела,  как  на  рентгеновских  снимках

должна выглядеть здоровая голова, а как такая, как моя.

   - Вы делали пластическую операцию? - спросил он, а я почувствовала мягкое

беспокойство, точно что-то кольнуло в сердце. Почему меня  так  испугал  его

вопрос? Я не знаю, делали мне пластическую  операцию  или  нет,  зато  точно

помню свое ощущение, когда впервые после аварии посмотрела в зеркало.  Такой

же укол в сердце и странная тоска, будто вовсе не свое лицо я видела,  будто

мне поменяли тело? Конечно, это ужасная чепуха, Андрюша  объяснял  мне,  что

это результат стресса, есть даже специальный медицинский  термин,  только  я

его не запомнила. В конце концов, если я умудрилась забыть свое имя,  почему

бы мне не забыть, как я выглядела до того,  как  влетела  в  этот  проклятый

"КамАЗ"?

   Тут я сообразила, что врач все ещ„ вопросительно смотрит на меня, а  свой

вопрос он задал никак не меньше минуты назад.

   - Извините, - пролепетала я и зачем-то соврала:

   - Мне  действительно  делали  пластическую  операцию,  я  ведь  ударилась

головой и на лице остались шрамы? - "Какого черта я вру?" Если он спрашивает

об операции, то скорее  всего  неспроста,  что-то  он  там  увидел  на  этих

снимках. Андрюша должен знать, была операция или нет?  Как  странно,  что  я

ничего, совершенно ничего не  помню.  Когда  я  задумываюсь  над  этим,  мне

делается страшно и  никакие  медицинские  термины  не  помогают.  Бессчетное

количество раз я пыталась вспомнить,  я  повторяла  слово  "мама",  искренне

надеясь, что увижу е„ лицо перед своим мысленным взором, и ничего не видела,

сплошная белая пелена. Когда мы говорили с мамой по телефону, я вслушивалась

в е„ голос и вновь пыталась представить е„ лицо, но  ничего  не  получалось.

Видно, дела мои совсем плохи, иначе как ещ„ объяснить такое?

   Мои родители живут в Екатеринбурге.  Весь  месяц  после  аварии,  пока  я

лежала в реанимации, они неотступно находились рядом. Затем меня перевели  в

клинику, в другой город (кстати, какой, я до сих пор не  знаю),  и  родители

вместе с Андрюшей сопровождали меня. Потом  папа  вернулся  в  Екатеринбург,

чтобы продлить отпуск, и  тут  сказалось  напряжение  последних  дней  (я  у

родителей единственный ребенок), в дороге у него случился инфаркт. Его сняли

с поезда на каком-то богом забытом полустанке, мама бросилась туда.  Словом,

когда я окончательно пришла в себя, мы с мамой так и не встретились: она  не

могла  оставить  отца,  которому  врачи  рекомендовали  покой  (слава  богу,

чувствовал он себя неплохо), из санатория  муж  привез  меня  в  этот  город

(Андрюшу перевели сюда из Екатеринбурга за два месяца до аварии). Одну  меня

он в Екатеринбург не отпускал, а с отпуском у него были проблемы. Впрочем, в

августе он точно возьмет отпуск и тогда мы  поедем,  а  пока  раз  в  неделю

болтаем с мамой по телефону?

   - Вас что-то мучает? - Еще один странный вопрос.

   - Нет, почему? - испугалась я.

   - Анна Ивановна, кроме частых головных болей, есть ещ„ что-то?

   - Что вы имеете в виду?

   - Депрессия, сонливость?

   - Нет, ничего такого? Я очень хочу ребенка, - брякнула  я,  глядя  ему  в

глаза. - То есть я и мой муж, мы очень хотим ребенка. У меня  были  проблемы

после  аварии,  я  сейчас   прохожу   курс   лечения   у   гинеколога,   она

интересовалась, как я себя чувствую, я пожаловалась на головные боли, и  она

направила меня к невропатологу, а он к вам.

   - Да-да, я понял, - кивнул он. - Что ж, надеюсь, вы скоро станете  мамой.

- Улыбка у него вышла какой-то кривой, а я испугалась:

   - Скажите, что со мной?

   - В каком смысле? - поднял он брови.

   - Это что, какая-то неизлечимая болезнь? Я могу умереть, да?

   - К сожалению, мы все? как бы это выразиться? мы смертны,  одним  словом,

но у вас столько же шансов дожить до глубокой  старости,  сколько  у  любого

другого человека. Вы  получили  серьезную  травму,  а  головные  боли  -  е„

последствие. Будем надеяться, что они пройдут. - Он  стал  что-то  писать  в

моей карточке, затем заполнил рецепт и протянул мне. - Всего хорошего.

   - До свидания. - Я покинула кабинет, занятая своими мыслями. В коридоре я

взглянула на часы. Через двадцать минут у Андрюши обеденный перерыв - если я

возьму такси, то успею перехватить его у проходной.

   Я приехала даже раньше, устроилась на скамейке, откуда были хорошо  видны

массивные двери, достала зеркало, подкрасила губы,  рука  с  губной  помадой

неожиданно замерла, а я со странным  чувством  принялась  разглядывать  свое

лицо. Короткий нос, пухлые губы с красивым рисунком, едва заметная ямочка на

подбородке, высокий лоб, большие глаза медового цвета  с  темными  крапинами

ближе к зрачку. Муж говорит, глаза у меня рысьи, наверное, так оно  и  есть?

Длинные волосы, темные брови и ресницы, прибавьте довольно смуглую  кожу,  в

начале лета она выглядит так, будто я  только  что  вернулась  с  курорта  в

тропиках. Косметикой я не пользуюсь,  у  меня  и  так  слишком  яркое  лицо.

Слишком яркое, слишком правильное, слишком красивое?  Стоп,  о  чем  это  я?

Допустим, мне делали пластическую операцию.  Ну  и  что?  Допустим,  немного

подправили то, что было отпущено мне богом? Как я выглядела раньше, какой  я

была? Хотя бы раз увидеть свое лицо? Что за глупости, вот оно, мое  лицо.  Я

даже  толком  не  знаю,  была  пластическая  операция  или  нет,  и   нечего

фантазировать.

Размер файла: 397.62 Кбайт
Тип файла: txt (Mime Type: text/plain)